Босиком по траве  - Эми Хармон

Я невольно задумалась: что бы они сделали, если бы с самого начала знали, что счастливые годы скоро закончатся, что мамина жизнь оборвется так рано? Старались бы не сводить друг с друга глаз? Обнимались бы крепче? Внезапно меня охватила зависть к родителям. Они столько лет провели вместе! Целых двадцать! Теперь они всегда будут принадлежать друг другу. Мама навечно останется Джанель Уилсон Дженсен. А я так и не стала Джози Джудд.

Когда в доме все стихло и Джонни с отцом заснули, я надела свадебное платье, уложила волосы и старательно накрасилась. Я включила на проигрывателе «Лунную сонату» Бетховена – совсем тихо, едва слышно. Покончив с ритуалом преображения в невесту, я встала перед большим зеркалом в спальне и долго смотрела на свое отражение. В голову пришли строки из «Джейн Эйр». Теперь я гораздо лучше понимала свою книжную подругу.

«Где Джейн Эйр вчерашнего дня? Где ее жизнь, где ее надежды? Та Джейн Эйр, которая с надеждой смотрела в будущее, Джейн Эйр – почти жена, стала опять одинокой, замкнутой девушкой. Жизнь, предстоявшая ей, была бледна, будущее уныло»[17].

Утром отец нашел меня спящей на крыльце. Я сидела на подвесных качелях, по-прежнему одетая в неудобное белое платье и завернутая в длинную вуаль. Я вышла на улицу посидеть под луной. Мне не хотелось снимать платье и прощаться с тем, что осталось от дня моей свадьбы. В итоге я заснула под мерный скрип деревянных качелей. Отец позвал меня, и я, открыв глаза, обнаружила, что наступил рассвет. Папа сел рядом, уложил меня к себе на колени и принялся гладить по спине, покачиваясь из стороны в сторону. Солнце поднималось, отца ждали некормленые лошади, но он сидел на крыльце и обнимал меня. Постепенно мой гнев рассыпáлся и растворялся в черной дыре глубокого разочарования. Моим мечтам не суждено было осуществиться, и я тосковала по своей несбывшейся жизни почти так же сильно, как по Кейси.

* * *

Первые месяцы после смерти Кейси напоминали странную пьесу, где я играла главную роль, но остальные актеры никуда не годились, и лишь повседневные декорации помогали мне растягивать эту бессмысленную пародию на человеческое существование. Никто не знал, что делать и какие слова подобрать. Мой гнев, вызванный потерей, иногда возвращался безо всякой причины, и я предпочитала проводить время в одиночестве, чтобы не сорваться ненароком на близких, которые стремились помочь. Я постоянно слушала музыку, даже когда спала. Она обволакивала и пронизывала меня, помогала спрятаться от суровой реальности.

Я много бегала по холмам вокруг дома, по длинным проселочным дорогам, которые вились между знакомых ферм и соседских домов. Дистанции все увеличивались. Бесконечные ноктюрны, концерты и сонаты спасали меня от мыслей, дыхание вырывалось из горла в такт движениям ног. Я решила, что учеба подождет до января, но на самом деле с нетерпением ждала Рождества, после которого должна была уехать в университет. Моя давняя мечта о музыкальной карьере потеряла смысл, поскольку со мной не было того, с кем я хотела разделить эту мечту. Без любимого человека все мои стремления стали похожи на пустую скорлупку. И все-таки я хотела добиться своего. Мне это было необходимо. Я чувствовала, что должна вернуть судьбу в свои руки и влиять на нее. И еще я страстно желала попасть туда, где никто не будет знать о моей боли. Тогда ее легче будет скрыть.

Отец с облегчением встретил мое желание двигаться дальше. Хотя он бы ни за что этого не признал, мое присутствие в доме давило на него, словно черная туча. Могу представить, как тяжело ему было. Он как никто другой понимал мою боль. Десять лет назад отец прошел через такое же испытание. С другой стороны, глубокое сострадание придало ему терпения, и теперь папа заботился обо мне так же, как некогда я о нем.

И Джонни, бедняга! Я так глупо и необъяснимо злилась на него. В первый месяц он ходил вокруг меня на цыпочках, стараясь выразить свою любовь в мелочах: заправляя мою кровать, пополняя запасы диетической колы, хотя они с папой пили только пепси. Однажды он даже постирал мое белье, аккуратно сложил все носки и трусики в стопку и положил на мою кровать. Со временем я стала отвечать ему похожими жестами, тем самым прося прощения за свое поведение. Я выражала любовь по-своему: поднимала с пола разбросанную в его комнате одежду, убирала твинкис[18] в холодильник, чтобы они были замерзшие, как он любит, мыла и начищала его рабочие ботинки, а потом аккуратно ставила возле задней двери. Проявлять доброту в мелочах было проще, чем извиниться словами. Мы так никогда и не поговорили о том ужасном дне.

* * *

Примерно за неделю до моего отъезда в университет отец отпросился с работы пораньше из-за жуткой головной боли. Я была наверху, собирала вещи, когда дверь кухни громко хлопнула. Я позвала отца. Загремели дверцы шкафов, разбился стакан. Я вздохнула: что он там творит?

– Пап?

Я нехотя спустилась по лестнице и вошла в кухню. Отец, пошатываясь, стоял возле раковины, сжимая баночку с аспирином. У его ног валялись осколки стекла.

Он повернулся ко мне и тут же закачался, хватаясь за край стола. Аспирин выскользнул из его руки, и белые таблеточки рассыпались по полу. Отец попытался что-то сказать, но с трудом выговаривал слова. Так бывало, когда он слишком много выпьет.

– Папа! Сейчас всего два часа дня. Ты пьян? – возмутилась я, уперев руки в бока.

– Не пил, – проговорил отец. Его ноги подкосились, и он упал на пол.

Меня окатило внезапной удушливой волной страха. Я кинулась к нему. Отец попытался приподняться, зажмурившись от боли. Мне вдруг показалось, что костлявая старуха уже занесла над ним свою косу.

– Нет! – закричала я, на мгновение обезумев от ужаса перед лицом приближающейся смерти.

Я обхватила отца и закинула его левую руку себе на плечи. – Папа, нужно скорее в больницу!

Я помогла ему подняться, и мы, спотыкаясь, словно стреноженное чудище, выбрались из кухни через заднюю дверь.

Каким-то чудом нам удалось доковылять до пикапа. Я повалила отца на пассажирское сиденье и пристегнула, чтобы закрепить его в вертикальном положении. Если бы я позвонила в службу спасения, нам пришлось бы ждать приезда скорой из Нефи. Но времени не было. Я не знала, что происходит, но чувствовала, что с отцом беда.

* * *

Как объяснили врачи, у отца случился ишемический инсульт, вызванный тромбом в мозгу. Когда мы добрались до больницы, он уже не мог ни говорить, ни идти. Я ворвалась в приемную, умоляя о помощи, и через пару минут папу уже уложили на каталку, пока я пересказывала, что произошло на кухне. Ему сделали томографию, чтобы убедиться, что не произошло кровоизлияния в мозг, после чего начали вводить препараты, разжижающие кровь, чтобы тромб рассосался. Но тот уже успел причинить много вреда.

Отец провел неделю в больнице. Когда он вернулся домой, то все еще не мог ни ходить, ни отчетливо выговаривать слова. Инсульт повредил участки мозга, отвечавшие за речь и координацию движений. Особенно пострадала левая сторона, да и в целом он не мог даже самостоятельно есть.